Для мирной и сугубо тыловой Югры сочетание «военный корреспондент» звучит непривычно. С июня 2023 года в ЛНР и ДНР работает корпункт окружной телекомпании «Югра». Сегодня журналисты рассказывают о жизни города-побратима Макеевки и, конечно, о наших ребятах – участниках СВО. За это время побывали на всех направлениях, проехали тысячи километров фронтовых дорог, сняли десятки сюжетов о наших бойцах. Пока они единственные представители регионального СМИ, которые работают в зоне СВО на постоянной основе. Зачем им это нужно, с какими трудностями приходится сталкиваться и какой видится военная операция на расстоянии вытянутой руки, об этом «СТ» рассказал журналист ТРК «Югра» Виталий Сапрыкин.
Забудь, чему тебя учили
– Виталий, как вы попали на СВО?
– Так получилось, что первый, кто туда поехал как журналист и начал давать оттуда информацию от холдинга, был Владимир Меркушев, главный редактор «Новостей Югры». Мы с ним ходили в один отряд так называемой «начальной военной подготовки» в Ханты-Мансийске. Он уехал туда «по зову партии», но так как не телевизионный журналист, то позвонил мне и говорит: «Надо снимать, приезжай». Ну я за день собрался и поехал туда.
– А почему приняли такое решение? Ведь можно же было, наверное, отказаться, это же не обязаловка.
– Тут очень простая ситуация. Когда я пришел в профессию, это было начало 90-х, то тогда на повестке была «экстремальная журналистика». Развал Советского Союза, Закавказье полыхало – армяно-азербайджанская война, Прибалтика. Страна в хаосе демократии. И все 90-ые я занимался криминальной тематикой. Ни на первую, ни на вторую чеченскую войну меня не взяли в командировки, потому что я был молодой, худой и бледный. Мне говорили: «Дома сиди – целее будешь».
С начала СВО стало абсолютно понятно, что это всерьез и надолго. Нужен корпункт, и именно региональная журналистика там должна присутствовать. Потому что 99 процентов всех журналистов там – представители федеральных каналов. И они подают информацию со своей точки зрения, как они это видят. Но воюют там люди из регионов. Поэтому, естественно, я поехал туда. Тем более что окончил военную кафедру, все-таки – лейтенант войсковой разведки. Худо-бедно какое-то представление о военной действительности у меня было до этого. Но когда я приехал туда… Там попадаешь в абсолютно другую реальность, и все, к чему ты готовился здесь, можно забыть. Просто заново все начать.
Война и мир
– Свои первые впечатления помните? Что больше всего поразило?
– Когда приезжаешь в те регионы, это ЛНР, ДНР, другие территории, сразу попадаешь лет на 20 назад. Машины, дороги, вывески, вообще инфраструктура – все полностью. Ты сразу откатываешься в начало нулевых. Это чувствуется очень сильно. Второй момент: когда ты едешь уже в прифронтовую зону, сразу понимаешь, что попадаешь в параллельную вселенную, где мирная жизнь запросто переплетена с военными действиями. На дорогах танки, в небе самолеты, там что-то грохает, а люди спокойно едут на работу. То есть все занимаются своими делами на фоне войны. Ну и третий момент, когда находишься непосредственно в прифронтовой зоне, – это звуки. Они разные: там прилеты, отлеты – все это уже потом, через два дня начинаешь понимать. Самое эпичное – это когда ПВО сбивает какую-нибудь ракету над населенным пунктом, и взрывная волна идет сверху. И этот грохот, поначалу подпрыгиваешь от него очень сильно. Наверное, вот это самое первое ощущение.
– А люди? Вам же приходилось много встречаться с людьми. Что в них цепляет?
– Люди везде разные. Если вы работаете на территории, которая только была отбита нашими войсками, это одни люди. Если вы общаетесь с дончанами, которые десять лет под бомбежками, – это абсолютно другие люди. Это прямо заметно. Народ неразговорчивый. На всех военных территориях с вами никто не будет откровенничать. Люди напряженные и настороженные. Все понимают прекрасно, что сейчас находятся в зоне войны. Скажем так, лишних слов никто не говорит, там язык не распустит, руки тоже, потому что это очень опасная тема. Очень удивился, даже в придорожных кафе вы не увидите пьяной ругани, разборок каких-то. Я не видел, по крайней мере. То есть все люди с оружием, но все прекрасно понимают, какие последствия могут быть.
Мирные жители тоже очень разные. На территориях, которые сейчас вошли в состав России, могут улыбаться, но и плюнуть вслед тоже запросто. Это было. В основном старшее поколение, которое не боится открыто показывать свое неприязнь, например, к нам. Молодежь немножко по-другому ведет себя. Но, опять же, есть и люди, которые прямо конкретно говорят при всех, что давно ждали. То есть примерно 50 на 50.
Всегда в дороге
– Для вас как для журналиста в чем там основная сложность работы?
– Основная сложность работы – это организовать съемку. Это такой нетривиальный процесс там. Надо, чтобы все совпало: попадешь на место съемок, а это военное подразделение какое-то, чтобы они согласились и штаб согласился. Ты туда приезжаешь – договоришься об одном, а там ситуация в корне поменялась за день. К примеру, подразделение в бой ушло или главный герой уже в госпитале с вечера или того хуже. Все зависит от личных связей. Абсолютно все, исключительно как ты договорился. В самой съемке ничего сложного нет: доставай камеру и снимаешь что угодно. Ты репортаж снимешь в любом случае.
И расстояния, конечно. В день мы проезжали минимум 200 километров. А максимально у одной съемочной группы было 760 километров. Это за рулем весь день. И, как правило, желательно вернуться на базу засветло. Поэтому в дороге все время.
– А на базу нужно вернуться в тот же день для того, чтобы быстрее выдать сюжет?
– Не из-за этого даже. Ты уехал, например, там нет связи, непонятно, где ты, что с тобой случилось, а тебя сутки нет. Где тебя искать? То есть желательно вернуться, чтобы люди знали, что ты живой-здоровый. Второй момент. В разных регионах разное время комендантского часа. Если, например, в ЛНР ты попался после семи на машине, то у тебя будут большие проблемы. Если у тебя нет «красного» пропуска, могут в комендатуру забрать. То есть до семи надо как-то прибыть ближе к месту жительства. В ДНР такого нет, но по ночам там тоже ездить – такое себе удовольствие. Если ты двигаешься вдоль линии соприкосновения, по ночам тоже бывают разные моменты – танки без «габаритов», бешеные БМП со второстепенной на главную… Поэтому лучше по световому дню это сделать либо ночевать где-то. А там никто не будет спальное место готовить специально для тебя – ты должен как-то сам позаботиться.
Зачем нужны журналисты
– Как вас принимают в расположениях, как бойцы относятся?
– На фронте люди, если ты попал в их круг, если ты начал с ними общаться, зашел в блиндаж, какое-то время с ними провел, и тебя приняли, то они абсолютно другие, более открытые. Потому что они прекрасно понимают, что сегодня он живой, а завтра уже нет. Нет такого: «Вы не фотографируйте меня, а то я не выспавшись». Ну это бред. Бойцы из ДНР вообще открытые ребята. Они говорят: «Мы свою страну и Родину защищаем, нам лица скрывать нечего от этих ...». Очень прямолинейные ребята. И жесткие, кстати. Там вообще люди намного жестче, чем у нас, без лирики. К примеру, танковый экипаж. Три парня. В боях уже года по два. Самый старший из них – капитан-командир, 22 года. Остальным 21 год, 19 лет. Танкисты, которые участвовали не в одном бою. Это другое поколение, это не наши молодые люди. Они к посторонним очень недоверчиво относятся. В их круг очень сложно зайти, показать, что ты тоже так-то человек, который может в ними атаку отправиться. Ну представьте, дэнэровцы десять лет на войне, второе поколение практически. У них психология другая, в отличие от людей, которые только пришли на эту войну.
– Вы ведь встречались там с нашими ребятами из Югры, которые попали на СВО, можно сказать, из тепличных условий? Случалось такое, что вы кого-то сняли, а потом узнаете, что он погиб?
– Моя первая съемка была именно на передовой. Третий день пребывания в командировке. Зашли в батальон «Югра», в минометное отделение, которое стояло в двух километрах от линии. Снимали там парня. Обычный пацан из Сургута, рабочий человек. Всего 23 года, срочную отслужил. Его призвали по мобилизации. Позывной «Колючий» – Валентин Ершов. Я с ним записал интервью. Сейчас его пересматриваю. Спрашиваю, надо ли бояться мобилизации? А он говорит: «Ну, а что бояться, вот все мы здесь живые, здоровые, видите. Надо идти и помогать». В конце января, недели за две до своего дня рождения, на авдеевском направлении был на позиции. Услышал, что рядом ребят ранило дроном. Выскочил из укрытия, что само по себе при такой атаке – надо немалую смелость иметь. Это когда видишь, что на тебя эта штука заходит… Давай их оттаскивать. И одного бойца спас. А сам погиб – дроном прямо в него попали. Сейчас руководство батальона «Югра» вышло с инициативой представить Валентина к ордену. Когда снимал его тогда, на позиции под минометным обстрелом, в жизни бы не подумал, что передо мной стоит настоящий герой. С виду простой парень. Спокойный, рассудительный…
– Все-таки это тяжело эмоционально, как справляетесь?
– Когда начинает кто-то говорить, как это сложно, я всегда себя сравниваю с теми людьми, которые находятся там. И все мои сложности, все мои эмоциональные переживания ничто по сравнению с теми, которые испытывают люди на передовой.
Нас, последних советских школьников, которые шагнули в дивный новый мир капитализма, страна к этому готовила. Конечно, не к тому, что будет третья мировая война в нашей жизни, но все-таки… Это данность, и от этого не избавишься, прятаться бессмысленно, поэтому я сам туда поехал принципиально. Мы живем на страницах учебников истории, как сказал один человек. В моем понимании, надо все-таки там побывать многим журналистам. Наверное, именно мужикам. Женщинам там делать нечего. Я уверен в этом и буду настаивать. Вот такая моя позиция.
– А в чем вы видите сверхзадачу своей работы?
– Когда мы приходим на позиции, первый вопрос у бойцов: «А вы кто?». Журналисты из Югры. Они такие: «О, прикольно, из нашего региона». Подавляющее большинство вообще там прессу не видело до нас. Ни федеральных, ни региональных каналов. Вообще никаких. «А мы думали, про нас уже и забыли». То есть людям это очень важно. Надо показать им, что о них помнят не только домашние! Вы знаете, сколько я видео переслал родственникам? Людей, которых мы там снимали. Вот прямо, они говорят: «Слушай, а вышли моей жене или маме», адрес дают. Пафосно, наверное, но именно сами бойцы с помощью простых телефонов и мы с помощью чуть подороже аппаратуры и пишем сейчас летопись этой войны.
У нас иногда программы набирают больше миллиона просмотров. А почему? Потому что люди на самом деле хотят видеть своих родных, близких, узнать, где они находятся. А если мы еще показываем это хотя бы немного честно, даем высказаться открыто, это очень дорогого стоит.
